Воплощаясь в поэтическом слове, душа поэта (его «бытиё») всту пает в сношение с читателем. И не любым, а лишь тем, кому «любезно» бытиё поэта... Отмечу, словом «бытиё» Т.В. Васильева и вслед за ней

А.В. Ахутин предлагали переводить хайдеггеровский Dasein.

Можно сказать так — каждый из поэтов представляет особый антро пологический проект, особую идею жизни, центрированную на особом понимании «себя», укоренную в некотором частном существе (иванове, Петрове, Пушкине...)¹. Причем это бытиё предстает не как бытие, уже выставленное в философском дискурсе на границу с мыслью (открытое ее склонениям), а как творческая мощь жизни, еще только предполагающая его. Эта мысль звучит и в стихотворении Баратынского «Последний поэт». Поэзия трактуется им как природная стихия, которая противопо ставляется пошлости «века железного», с его деловым интересом, просве щением (предполагающим автономного субъекта) и прогрессом.

Таким образом, Пушкин посвящает оду поэтическому дару в «себе», мощи его «свободной стихии» — «стихии стиха» (Б. Пастернак), которая порождает поэзию — «единственную стихию, с которой не прощаются» (М. Цветаева). Баратынский назвал эту творческую стихию словом бытиё. Метафизически интересен тот факт, что это слово трудно скло нять (т. е. отклонять в речи от его сути) ни в числе (оно как бы по ту сторону различения единого и многого), ни в падеже (по ту сторону отношения к другим словам в предложении). Как только мы, усилием мысли, преломив собственную тенденцию слова, просклоняем его, то, по большей части, в руках окажутся варианты числа и падежа другого, более привычного слова — бытия. Исключение тут вариант — «бытиём»...

Но вернемся к памятнику. Тема еще не закончена, и ей надо предо ставить возможность отзвучать. В стихах «памятник» перед нами не просто нескромное самовосхваление известных поэтов, а особого рода антропологические проекты. В этих проектах присутствует, помимо прочего, особый мессианский импульс. Поэт не только спасает свое существо от тлена, но и дарит надежду на спасение читателю — тому, кому станет любезно его истинное поэтическое «бытиё». Через сотню лет после Баратынского и Пушкина очень близкое понимание поэзии

¹

Я пишу «частный», полагая его более изначальным, чем атрибуты всеобщего, единичного, уникального, индивидуального.