ли неожиданно разрушены. Россия остановила занесенный над Францией удар. Избавившись на этот раз от окончательного разгрома, французы с лихорадочною поспешностью принялись за укрепление своей восточной границы и уже через несколько лет загородили все пространство между Швейцарией и Бельгией двумя линиями крепостей и фортов, находящихся в самой тесной связи между собою. Однако такая гигантская работа потребовала затраты огромных средств.

От этого примера перейдем к другому. Уже простой взгляд на карту Европы показывает, что естественная граница России с Германией и Австрией должна идти по течению Вислы от Балтийского моря до устья Сана; затем по этой реке до Карпатских гор и вдоль последних к верховьям Прута. Состоя из естественных рубежей, такая граница не только представляет нам все стратегические выгоды обеспеченной с фронта базы; но и на протяжении от Сана до Прута совпадает с этнографической границей русского народа. Еще Наполеон I признавал Вислу истинной границей России и в короткий период своего союза с нами неоднократно делал предложения в этом смысле нашим дипломатам. После войны 1812 года на том же настаивали канцлер граф Ру-мянцов и фельдмаршал князь Кутузов, находившие, что, изгнав неприятеля из пределов России, нам следует прочно утвердиться на Висле, не заботясь столь усердно о спасении Европы. Но император Александр остался при своих убеждениях. На Венском конгрессе мы возвратили даже Австрии полученный из рук Наполеона Тарнопольский округ (в восточной Галиции) с его чисто русским населением, вместо чего выговорили себе польские земли герцогства Варшавского. В последующие годы (1849, 1866, 1870) несколько раз представлялся случай исправить эту ошибку даже без войны; но мы этими удобными моментами не воспользовались.

Мы разобрали целый ряд условий, которые политике приходится выполнить, употребляя в дело свое решительное орудие — войну. Из сделанного очерка видно, насколько тонко должна дипломатия понимать нужды стратегии. С другой стороны, от стратегии требуется постоянная готовность силою поддержать политику, а для этого ей необходимо знать не только планы своей дипломатии, но и особенности международного положения в данный момент.

Таким образом между политикой и стратегией должна существовать самая тесная, ни на минуту не прерывающаяся связь. Лучше всего это осуществляется, конечно, тогда, когда обе специальности соединяются в лице гениального государя. Такими были: Александр Македонский, Фридрих Великий, Наполеон... Но подобное соединение встречается в истории крайне редко. Значительно чаще видим мы эти специальности разделенными, и если счастливый случай даст какому-нибудь народу одновременно великого дипломата и великого стратега, если эти государственные деятели пойдут совместно к одной общей цели, — тогда народ в несколько десятилетий достигнет того, для чего при других условиях ему понадобились бы целые века. В таком тесном единении дружно работали Бисмарк и Мольтке, которым, в свою очередь, помогал организатор германской армии военный министр Роон. Связь между этими тремя лицами прекрасно выражена в лаконически простом тосте, провозглашенном Вильгельмом на обеде близ Седана после полного разгрома