пы, Драгомиров своей талантливой деятельностью много способствовал разрушению механических форм николаевской системы воспитания войск. Затем, в последующее время, он горячо восстал против тех материалистических тенденций, стремившихся умалить роль «духа» на войне, которые стали обнаруживаться в военном деле под влиянием огромного прогресса техники. Однако, увлекаясь этой борьбой, Драгомиров, как человек чрезвычайно страстный, постепенно впал в другую крайность. Он стал считать технические нововведения не только делом совершенно второстепенным, но до некоторой степени даже вредным, так как, по его мнению, они угашали дух. Все это были, на его взгляд, лишь «пустопорожние усовершенствования»

Когда было изобретено магазинное ружье, то Драгомиров горячо восстал против проекта перевооружения нашей армии. Вот что писал он по этому поводу: «Народился новый военный призрак в Европе — магазинные ружья; Франция, Австрия, Германия и Италия приняли: не принять ли й нам? Поло-гике панургова стада их принять следует: ибо, если приняла Европа, как же не принять нам? Ведь то Европа, ведь с ранних лет учили нас, что нам без немцев нет спасения».

Но мнению Драгомирова, приняв магазинные ружья, «в старшем классе (то есть в Европе) маху дали». Сторонников нового оружия он называл пренебрежительно «огнепоклонниками».

К счастью, на этот раз восторжествовала «логика панургова стада», и магазинные ружья, хотя и со значительным опозданием, были введены в нашей армии. Хороши бы мы были, если бы при всех остальных наших недостатках вышли на войну еще и с однозарядным ружьем!

Затем, с появлением скорострельной артиллерии, Драгомиров восстал и против нее, что было одной из причин, почему русская армия так поздно (некоторые части только во время войны) получила новые орудия. Это обстоятельство лишило наших артиллеристов возможности заблаговременно ознакомиться со свойствами скорострельной пушки и, кроме того, вследствие задержки перевооружения, наша артиллерия осталась на время войны без ударного снаряда, что сделало ее бессильной против всякого рода естественных закрытий.

Когда, несколько лет тому назад, по примеру некоторых европейских армий у нас был поднят вопрос о щитах для артиллерии, то Драгомиров подверг авторов этого проекта осмеянию, дав им презрительную кличку «щитопо-клонники» и упрекая в том, что у них уж очень сильно «говорит шкура». На это генерал Войде остроумно возразил, что предложение щита столь же мало свидетельствует о трусости автора, сколь отрицание его доказывает храбрость критика. Между тем во время войны лучшие наши артиллеристы говорили мне, что щит был бы весьма полезен для артиллерии.

Относительно пулеметов, получивших еще до последней войны такое широкое распространение в европейских и японской армиях, генерал Драгомиров говорил: «Я считаю пулеметы нелепостью в полевой армии нормального состава». Вследствие такого категорического и авторитетного заключения, русская армия выступила на войну без пулеметов. Однако испытав на себе огромную силу этого нового оружия, мы стали их поспешно выписывать, даже на экономические суммы полков, но, к сожалению, было уже поздно.