точной области знания, как военное искусство. Тема готовится специально для известных оппонентов. Если оппоненты меняются, то она немедленно переделывается зачастую в диаметрально противоположном смысле.

Самый разбор тем совсем не имеет характера научного собеседования, а скорее похож на те замечания, которые придирчивый начальник делает своему подчиненному после строевого смотра. Оправдание еще иногда допускается, но возражение считается нарушением дисциплины.

Наконец, твердость характера — третье основное качество для будущего боевого начальника — расшатывается гнетом того полицейского режима, который господствует в академии.

Лет пятнадцать тому назад, в мои учебные годы, там безраздельно царил полнейший и бесконтрольный произвол. Нам не считали даже нужным сообщать отдельные баллы за занятия дополнительного курса, от которых почти исключительно зависела наша судьба; ограничивались тем, что по окончании всего академического курса делопроизводитель по учебной части читал окончательные средние баллы и на основании их объявлял, кто из офицеров причислялся к генеральному штабу и кто возвращался обратно в свою часть. Путем каких математических выкладок получался этот определяющий всю будущую карьеру офицера средний балл — нам было неизвестно. Это оставалось тайной академической канцелярии!

Для офицера, обучавшегося в академии, не только начальник ее, но и делопроизводитель по учебной части, профессора, штаб-офицеры, преподаватели, отчасти даже выслужившиеся из писарей чиновники, — все это было начальство, от которого в известной степени зависела будущность. В отношениях административного и учебного персонала к учащимся проявлялась чрезвычайная грубость, такое хамство, которое возмущало даже нашего забитого, неизбалованного особой куртуазней армейского офицера. С этим дисциплинарным гнетом была крепко связана система негласного надзора, доносов и анонимных писем. Одним словом, академия моего времени представляла какое-то причудливое сочетание дисциплинарного батальона с иезуитской коллегией.

С тех пор некоторые частности изменились, но люди опытные говорят, что далеко не всегда в лучшую сторону.

Полная неуверенность в своей судьбе, часто оскорбляемое самолюбие и постоянное состояние боязни чрезвычайно вредно влияют на нервную систему. К этому присоединяется переутомление, как последствие непомерно разросшихся, ложащихся почти исключительно на память академических курсов и массы совершенно ненужных практических работ. В результате мы видим в академии обмороки во время экзаменов, душевные болезни, а иногда и случаи самоубийства. Я припоминаю один особенно неудачный год, когда в академии произошло семь или восемь несчастных случаев. На указанный факт обратили внимание даже иностранцы. Так, в справочном немецком издании Цеппелина прямо сказано, что большинство офицеров русского генерального штаба имеют расстроенную нервную систему.

Итак, наша Академия генерального штаба затемняет здравый смысл, подавляет инициативу и расслабляет характер своих учеников.