своего влияния на восток Европы. Отсюда сношения с римской церковью Ольги и Владимира, отраженные вполне доброкачественными источниками. Это элементы дипломатии, пугавшей Византию. О папском посольстве к Владимиру она узнала, и в уста греческого философа не зря вложены такие слова: «Слышахом же и се, яко при-ходиша от Рима поучить вас к вере своей» — и поясняется, что «их же вера маломь с нами разъвращена». Составитель летописи, писавший после 1054 г., развил этот сюжет: «да не прельстить тебе пеции от еретик» и прямо о католиках — «не преимай же ученья от латын, их же у ченье разъвращено» и т. д.⁶

Русские князья открыто ставили интересы политические выше церковных, вступая в широкие экономические, политические, матримониальные связи с католическими державами, используя в своих целях иноземную служилую знать и даже услуги таких крупных деятелей, как епископ Бруно, посредничавший в русско-печенежском договоре при Владимире Святославиче (1008 г.). Попытка колобжегского епископа Рейнберна поддержать туровский сепаратизм Святополка стоила ему свободы и жизни (1013 г.). Конечно, поборники католицизма мечтали о вовлечении Руси в лоно католицизма, видя в ней неисчерпаемый источник пополнения камеральной казны и объект выгодных политических комбинаций. Но дальше мечтаний дело пока не шло, хотя Русь и после 1054 г., как мы видели, отнюдь не связала свою внешнюю политику с церковной доктриной православного патриархата, с которым, впрочем, и само-то византийское правительство мало считалось ⁷.

Переход Руси к полицентрическому статусу и использование некоторыми княжескими линиями союзов с католическими державами усилили тревогу патриархии и митрополии, которые именно поэтому осуждали раздробленность. В самом деле, уже первый конфликт среди Ярославичей давал митрополии основания для тревоги. Мы помним, что Изяслав Ярославич, не найдя поддержки в Германии, отправил сына Ярополка в Рим к Григорию VII (1073—1085). Чего искали князья в Риме? Конечно, средств, используя которые можно было вернуть Киев, после чего не составит труда забыть любые обещания. Поэтому они, вероятно, намекали на готовность к политическому и религиозному подданству императору и папе,