дуальная) и есть спасающее. То, что, воплощаясь в жизнь отдельного человека, создает для него горизонт, который выше ценности самой этой жизни. Наличие духовности опознается по готовности людей жертвовать жизнью во имя Большего. И в данном отношении проект выдвигаемый Пушкиным, Баратынским, их друзьями и последовате лями, находится в вызывающей оппозиции к иным проектам. Бара тынский противопоставляет свой антропологический проект проекту просвещенного человека дела, расчета и прибыли. Человеку, готовому жертвовать своей жизнью и жизнью другого во имя наживы. Он тот «тот», кто поклоняется мамоне.

Пушкин противопоставляет себя иному конкурирующему проекту На Руси куда более популярному. Дело в том, что написание его стихо творения практически совпадает (различие буквально в несколько дней) с открытием Александровского столпа в Санкт-Петербурге. Последний был возведен в честь победы над Наполеоном. Большее, во имя которого осуществляется готовность жертвовать жизнью (духов ность) в войне, в официозном самосознании отождествляется с трой чаткой «самодержавия, православия и народности». Спасение — в службе и жертве жизни на алтарь отчизны. Пушкин ставит свой проект «с главою непокорной» выше «Александрийского столпа». Тут же вспоминается М.Ю. Лермонтов:

Люблю Отчизну я, но странною любовью!

Не победит ее рассудок мой.

Ни слава, купленная кровью,

Ни полный гордого доверия покой,

Ни темной старины заветные преданья Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

Что же это за «странная любовь»? К кому она? К какой отчизне? К России, но не той, что бряцает милитаристской тройчаткой. Отве тить на вопрос поможет Анна Ахматова. В критической ситуации блокадного Ленинграда, мягко говоря, не испытывая никаких близких чувств к государству, расстрелявшему её мужа и отправившему в ГУЛАГ её сына, она дает свой ответ, завещанный ей Пушкиным, Баратынским и Лермонтовым, на вопрос — за что мы обязаны отдать жизнь? Отнюдь не за советский вариант царской тройчатки: «стали низм, партия, пролетариат». За другое Большее. Она любит отчизну,