И свой текст он заканчивает словами: «По своему размаху и богатству, по тому, как его слова ложатся в ваш язык, по тому, как его персонажи прижились на ваших сценах и улицах, — по крайней мере, часть его — русская. Так что я отдаю вам его — русского Шекспира»¹. Конечно, Россия присвоила Шекспира как положено великой культуре присваи вать высшее в других культурах (скажем, как Запад усвоил античность), но все же воспользуемся любезностью английского посла, увидевшего, что Шекспир оказался настолько воспринят русской культурой, что любая его трактовка в России есть в то же время и трактовка русских проблем, заполняемость русского контекста, который каждый раз заново пытается увидеть, прочитать и усвоить эту важнейшую часть западноевропейской культуры. Именно Шекспира называл своим духоводителем Достоевский, через его творчество прикасаясь к возмож ности христианского искусства: «Вся действительность не исчерпыва ется насущным, ибо огромною своею частию заключается в нем в виде еще подспудного, невысказанного слова. Изредка являются пророки, которые угадывают это цельное слово. Шекспир — это пророк, посланный Богом, чтобы возвестить нам тайну, о человеке, души человеческой»². Правда, такого уровня понимание Шекспира мы находим лишь у Достоевского. И это не случайно. Поскольку Досто евский такой был в России один, ибо тоже искал возможность в России создания христианского воина. Потому ему так важен был опыт английского драматурга³.

¹

Брентон Э. Шекспир — русский / Пер. с англ. И. Шайтанова // Вопросы лите ратуры. 2000. № 4. С. 223.

²

Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Т. 11. JI.: Наука, 1974. С. 237.

³

В «Братьях Карамазовых» прокурор посмеивается над Митей Карамазовым: «Я не знаю, думал ли в ту минуту Карамазов, “что будет там”, и может ли Карамазов по-гамлетовски думать о том, что там будет? Нет, господа присяжные, у тех Гамле ты, а у нас еще пока Карамазовы!» Но Достоевский именно среди Карамазовых на ходит «христианского воина», которого старец Зосима посылает «в мир» на борьбу Я говорю об Алеше, о преображении которого в воина ясно сказано в главе «Кана Галилейская: «С каждым мгновением он чувствовал явно и как бы осязательно, как что-то твердое и незыблемое, как этот свод небесный, сходило в душу его. Какая-то как бы идея воцарялась в уме его — и уже на всю жизнь и на веки веков. Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом и сознал и почувствовал это вдруг, в ту же минуту своего восторга. И никогда, никогда не мог забыть Алеша во всю жизнь свою потом этой минуты» (выделено мной. — В.К.)