тентным или быть не в курсе. Здесь есть существенный оттенок смысла: это значит знать в общих чертах, но не иметь доскональной информации о подробностях. И возможно как А.М. Дмитриев сокру шался в конце 1840-х, когда началось активное употребление разно чинной лексики, по поводу новых уродливых слов, так и необъяс нимая антипатия М. Кронгауза¹ к безобидному слову «блин» лет через сто будет непонятна. В самом деле, ну что неприятного в слове «совпадать»?

В связи с современным состоянием языка вновь актуализирова лась еще одна больная лингвистическая тема — несмотря на то что одним из необходимых условий существования литературного языка является вариативность и подвижность его норм, буквально на глазах эти нормы меняются и значительно расширяются. Пуризм наших современников, вероятно, родственен позиции и Волконских, и корреспондентов К. Чуковского, возражавших, например, против выражения «это слово примелькалось для нашего слуха», потому что мелькание «воспринимается исключительно зрением»². Мне пред ставляется, что сегодня он усугублен наследием тоталитарной эпохи — убеждением, что истина всегда незыблема и единственна. В орфо графическом справочнике для работников печати 1949 г. так прямо и написали: «К сожалению, пока нет еще полного единообразия

¹

   Максим Кронгауз. Русский язык на грани нервного срыва. М., 2008. С. 11. Автор справедливо указывает происхождение этого междометия от сходного по звучанию нелексиконного слова. Однако, попав в конце 1980-х в речь подростков, а потом и детей, оно на моих глазах (я тогда подолгу работала в детских — еще пио нерских — лагерях; недолгая эпидемия неумеренной любви к нему, как это обычно и бывает в детских коллективах, пришлась на лето—осень 1988 г.) стремительно по теряло вульгарный бранный оттенок и превратилось в нейтральное, получающее самую разнообразную эмоциональную окрашенность в зависимости от контекста: восхищения, удивления, досады, сомнения, замешательства... Можно заметить, что употребляется оно чаще всего или людьми молодыми, «подцепившими» его именно в детстве, или теми, кто много работает с детскими коллективами. А если какое-либо новое слово надолго задерживается в языке, это сигнал, что здесь была некоторая смысловая или эмоциональная лакуна, которую данное слово и заполнило. Свою точку зрения позволю себе подкрепить еще и ссылкой на П.М. Бицилли: «Всякое обогащение языка скорее благо, нежели зло... Слово самого идиотского, самого «без законного» происхождения, укоренившись и ставши общеупотребительным, тем са мым и облагораживается». (Бицелли П.М. Указ. соч., С. 601—602).

²

   Корней Чуковский. Живой как жизнь. М., 1966. С. 165—180.