ливых) усилий приводят Фридриха на край гибели. Восточная Пруссия уже присягнула на подданство России, для нее чеканится монета с изображением императрицы... В этот момент, 25 декабря 1761 года, умирает Елизавета Петровна и на престол вступает Петр III, усердный почитатель прусского короля и поклонник всего немецкого. В первый же день своего царствования он приказывает остановить военные действия, а жителям разоренной Померании раздать пособия из русской казны. Не ограничиваясь этим, 24 апреля он заключает с Фридрихом самый тесный союз и отдает свою армию в его распоряжение. Таким образом, с вступлением на престол нового императора прежний враг становится для нас союзником, а прежние союзники — врагами. Вместе с тем Петр начинает готовиться к походу в Данию с целью исправления границ герцогства Голштинского. По всей вероятности, и эта война была бы также удачна для прусского оружия и также бесполезна для русского государства; но, к счастью, вступление на престол Екатерины положило конец такой антинациональной политике.

«Я довольно воинственна, — сказала Екатерина одному из посланников при русском дворе, — но никогда не начну войны без причины; если же сделаю это, то не так как императрица Елизавета, из угождения другим, а лишь тогда, когда найду это удобным для себя».

Участие в Семилетней войне не принесло России никаких выгод, а между тем обошлось ей в 300 тысяч человек и 30 миллионов рублей.

Примеров в таком роде, когда политика действовала без руководящей идеи, можно указать в истории бесчисленное множество, хотя, конечно, не всегда они проявлялись в столь рельефной форме. Гораздо реже встречается другая ошибка, когда политика руководствовалась неверной основной идеей.

Такова была политика России со времени вступления на престол императора Павла и до кончины Николая I. Основную идею ее составляла борьба с революцией.

Император Павел, успевший в свое короткое царствование положить краеугольный камень этой политики, наследовал от великой Екатерины царство сильное и грозное, внушавшее почтение и страх всем державам Европы. Под руководством императрицы, бывшей немецкой принцессы, окрепло русское народное чувство. Здоровый государственный эгоизм руководил всеми нашими действиями. Наша политика была строго национальной — она не преследовала других целей, кроме польз и нужд своего народа.

Опираясь на грозную вооруженную силу, русские дипломаты, по свидетельству английских соперников своих, приняли в сношениях с Европой особый тон — это был тон не допускавшего никаких возражений ультиматума, тот язык, которым когда-то говорил Рим. Поставив себе две цели — присоединение Польши и овладение выходом из Черного моря — Екатерина шла к ним удивительно последовательно, вмешиваясь в дела западноевропейских государств лишь постольку, поскольку это могло облегчить выполнение основных ее задач. Поэтому когда вспыхнула французская революция и в соседние страны вместе с победоносными французскими армиями хлынула волна свежих идей, Екатерина, прекрасно зная дух своего народа, оставалась совершенно спокойной. Она была, правда, возмущена неистовствами революционеров, обещала угрожаемым монархиям свою помощь, привела даже армию на воен