Хабалов собрал совещание начальников, на котором было решено: во избежание бесполезного кровопролития оставить в адмиралтействе все оружие, включая пулеметы и орудия, а офицеров и нижних чинов отпустить в казармы.

Это решение было приведено в исполнение с тем большей охотой, что, судя по некоторым источникам, офицеры и солдаты еще раньше заявляли о своем желании уйти. Сам Хабалов, градоначальник Балк, его помощники Вендорф и Лысогорский и командир жандармского дивизиона Казаков предпочли остаться в адмиралтействе, где они вскоре были арестованы революционными солдатами и доставлены на автомобиле в Таврический дворец.

Военный министр Беляев, начальник генерального штаба Занкевич и другие ушли из адмиралтейства заблаговременно, причем Беляев в 2 часа 20 минут пополудни отправил следующую телеграмму на имя Алексеева:

«Около 12 часов дня 28 февраля остатки оставшихся еще верными частей в числе 4 рот, 1 сотни, 2 батарей и пулеметной роты, по требованию морского министра, были выведены из адмиралтейства, чтобы не подвергнуть разгрому здание. Перевод всех этих войск в другое место не признан соответствующим, ввиду неполной их надежности. Части разведены по казармам, причем, во избежание отнятия оружия, замки орудий сданы морскому министерству»⁶.

Тем временем у городских бараков на Сампсониевском проспекте, занятых самокатным батальоном, с утра начали собираться толпы вооруженных рабочих и солдат, к которым вскоре присоединились броневики с пулеметами⁷.

Какого-либо общего управления тут не было. А. Шляпников, вообще упоминающий об этом эпизоде лишь вскользь, особенно подчеркивает проявленную народом «массовую самодеятельность», причем «не было видно в толпе привычных господ командиров».

В десятом часу утра началось обстреливание бараков, откуда отвечали только два пулемета, имевшиеся в пулеметной команде. «Один из пулеметов стоял в окне против ворот, другой с другого конца выхода казармы»

Деревянные стены бараков пробивались ружейными пулями, вследствие чего у самокатчиков появились убитые и раненые. Затем, в двенадцатом часу, бараки были подожжены с двух сторон.

Командир 33-й роты капитан Аристов, отправившись к командиру батальона, убеждал его «присоединиться к народу»; но полковник Балкашин ответил отказом. Солдаты 29-й роты пытались выйти с белым флагом, но начальник боевой части капитан Карамышев вернул их обратно, пригрозив пулеметным огнем.

Наконец после полудня на помощь наступавшим были подвезены орудия, которые начали расстреливать бараки почти в упор, пробивая в деревянных стенах целые бреши. В батальоне произошла паника, и солдаты стали выскакивать из казарм, бросая винтовки.

«Командир батальона, несколько раз уговаривавший солдат не выходить и не сдаваться, построил учебную команду с оркестром музыки, намереваясь, очевидно, пробиться». Но осуществить это намерение ему не удалось, так как Сампсониевский проспект и прилегающие улицы были запружены народом. Тогда полковник Балкашин, выйдя вперед, объявил толпе, что солдаты-самокатчики не виноваты, а виноват лишь он один, так как, «исполняя долг присяги», приказал им обороняться.